"…я была несколько озадачена, увидев вагон, в который мне предложили подняться. В Амьен мы прибыли в шесть часов утра. К величайшему своему ужасу, я вижу, что вестибюль гостиницы превращен в дортуар. Мы едва могли отыскать место, куда ступить, пробираясь между расстеленными на полу матрасами. А недовольное ворчание спящих не предвещало ничего хорошего. Когда мы добрались до конторки, девушка в трауре сказала нам, что свободной комнаты нет ни одной. Я рухнула на стул, а мадемуазель Субиз, совсем обескураженная, прислонилась к стене, руки ее повисли как плети. Я почувствовала, как все куда-то проваливается. Руки мои тянулись в пустоту. Страшным усилием воли я вытянула вперед руки и внезапно проснулась. Я лежала на постели; сидевшая возле меня мадемуазель Субиз держала меня за руку. Какой-то незнакомец, которого, я слышала, несколько раз назвали доктором, снова осторожно уложил меня на кушетку. Мне было трудно собраться с мыслями. — И давно я здесь лежу? — С ночи, — послышался ласковый голос Субиз. — Вы потеряли сознание, и доктор сказал нам, что у вас от волнения начался сильный жар. Ах, как я испугалась! Я повернула голову к доктору. — Да, дорогая мадам, надо вести себя благоразумно, вам требуется покой, потерпите еще двое суток, а потом можете ехать дальше. Мыслимое ли дело: такие потрясения для столь хрупкого здоровья! Надо беречь себя, надо беречь себя! Через пару дней мы вновь отправились в путь. …. Поезд вот-вот должен был тронуться. Я поднялась в единственное купе первого класса. Мы ехали уже довольно долго, каждый думал о своем, и вдруг я почувствовала, что задыхаюсь от наполнившего вагон дыма. Оглянувшись, я увидела, что военврач закурил трубку; прикрыв глаза, он выпускал в потолок клубы дыма. У меня дух захватило от возмущения; глаза щипало от дыма, я закашлялась, причем преувеличенно громко, дабы привлечь внимание невежи хирурга. Но он и ухом не повел; тогда барон похлопал его по колену, давая понять, что дым причиняет мне неудобство. Внезапно хирург поднялся и поднес руку к уху. И тут только я заметила, что в ухе у него вата. Подождав минут пять, в течение которых он, верно, возомнил себя победителем, В вагоне стало очень холодно, так как свирепый ветер с силой врывался в разбитое окно. Солнце село. Небо заволокло мглой. Внезапно внимание наше привлекли частые свистки локомотива, доносившиеся издалека.
Потрескивание, захлебывающиеся всхлипы локомотива, натужными рывками выбрасывающего пар, отчаянные крики, чей-то зов, проклятия — все вдруг поглотила странная тишина, над которой повис густой дым, прорезаемый кое-где огненными языками пламени. Кто из нас ранен? Кто нет? В купе нас было девять. Что касается меня, то я думала, что все Слишком сильный удар оглушил ее, и несколько дней она ничего не помнила. Я же отделалась довольно глубокой ссадиной между глаз. Не успев закрыть лицо руками, Со всех сторон к нам спешили на помощь. Прошло довольно много времени, прежде чем удалось открыть дверь нашего вагона. Я поискала глазами нашу единственную сумку, а отыскав и взяв ее, тут же и бросила: рука моя покраснела от крови. Чья это была кровь? Трое мужчин не шевелились, и среди них — военврач, показавшийся мне мертвенно-бледным. Теперь-то уже мы могли наконец разобраться в причинах случившегося несчастья: локомотив, тянувший всего два вагона с углем, должен был отойти на запасный путь и пропустить нас; но один из вагонов сошел с рельсов, и локомотив из сил выбивался, подавал свистками тревогу, а люди тем временем торопливо разбрасывали на нашем пути петарды. Что нам было делать? Дороги оказались размыты или изрыты снарядами. До Тернье оставалось еще шесть километров. Мелкий, пронизывающий дождь промочил нас до нитки. Между тем следовало смириться с неизбежным и двинуться в путь пешком. Присев на дорожную тумбу, я заявила, что дальше не пойду. Моя милая подруга плакала. — Ну что ж, подождем здесь. Совсем обессиленные, мы прислонились к сломанному деревцу. Спустилась ночь, холодная, ледяная ночь!.. Мы с Субиз прижались друг к другу, пытаясь согреться, и я начала погружаться в сон: перед моими глазами вставали раненые Шатийона, которые, прислонившись к кустам, умирали от холода. Теперь мне совсем уже не хотелось шевелиться, и это оцепенение наполняло мою Тут появилась какая-то тележка, возвращающаяся в Тернье. Один из молодых людей окликнул возчика и договорился с ним о цене; я почувствовала, как меня подняли с земли, отнесли в повозку, и дальше я отдалась на волю тряской езды, два шатких колеса то взбирались на пригорок, то увязали в топком болоте, подпрыгивали на кучке камней. Его манера править вполне отвечала духу времени: «A-а, плевал я на все! Будь что будет!» Миновав Бюзиньи и лес и едва не погрязнув навсегда в его непролазных топях, уже ночью мы добрались до Като, полумертвые от усталости, страха и отчаяния. Там нам пришлось день отдохнуть, так как у меня началась лихорадка. С тех пор как мы покинули Париж, прошло шесть дней; но требовалось еще часов двадцать, чтобы добраться до Гомберга, ибо в то время скорость поездов была далеко не такой, как сейчас. Наконец-то цель моего путешествия близка. Однако я оказалась в затруднительном положении. Но вот наконец перед нами Гомберг. Еще каких-нибудь двадцать минут, и мы на вокзале. Изо всех окон высовываются головы. В чем дело? Что случилось? Почему стоим? И вот мы уже на месте. Все, кого я любила, — и большие, и маленькие — все здоровы и все собрались там. Ах, какое счастье! Сердце мое громко стучит. Я так настрадалась, что залилась слезами и радостным смехом. Кто может описать несказанное блаженство, которое даруют нам слезы радости! В Гомберге я провела два дня, за это время со мной случилось так много всего, что я даже не хочу об этом рассказывать, настолько все это кажется невероятным:
Подписаться на БЕСПЛАТНЫЙ курс "Тайны звездных предначертаний" можно тут. Правила перепечатки: разрешается и приветствуется републикация статей при условии соблюдения авторских прав с обязательным указанием активной ссылки на сайт |
Copyright © 2007-2018 Katherine Startseva. All right reserved |